Эксклюзив

16 декабря 2022, 17:57

«Самое мерзкое и страшное в Америке — женщины-надзиратели». Интервью Аллы Бут, вторая часть

Алла Бут рассказала, как надзирательницы-афроамериканки издевались над ней в США

Алла Бут/Телеканал «360»

Первая часть интервью Аллы Бут.

— Я искренне рада, что Виктор жив, что он здесь, с тобой.

— Да, он сейчас адаптируется. Это тоже непросто. Например, когда мы приехали домой, Виктор сказал: «Пожалуйста, положи мне плед или одеяло на пол, я буду так спать. Я 14 с половиной лет проспал на бетоне, не могу на кровати спать вообще». В общем, мы пока адаптируемся. В том числе наши ощущения, эмоциональные состояния. Я ведь целую вечность его не видела, даже к нему не прикасалась. У нас будто новая история сейчас началась.

Мы до сих пор с Виктором не понимаем, что он уже дома. Он достаточно громко говорит, его всегда слышно, но если я его не вижу и не слышу полчаса или час, у меня начинается истерика. Мне кажется, что это опять какое-то кино.

Пока он был в тюрьме, я так боялась, что с ним там что-то сделают, что-то сотворят и я его вообще потеряю. В пандемию у меня ушел брат, потом ушел отец, два месяца назад — мама. У меня была любимая собака, этот пес был со мной 11 лет. Его тоже не стало месяц назад. И я поняла, что или сейчас что-то хорошее произойдет, или я сойду с ума.

И вернулся Виктор.

Отбывавший наказание в США российский бизнесмен Виктор Бут в самолете после обмена на ранее осужденную в России гражданку США Бриттни Грайнер в аэропорту Абу-Даби. Бута арестовали в Таиланде по запросу Вашингтона в 2008 году, в результате провокационной операции американских спецслужб, и вывезли в США/РИА «Новости»

— Как ты представляешь вас через год?

— Вообще не представляю. Я привыкла не думать о том, что будет завтра или послезавтра. Это самое правильное. Жить надо сегодня.

— Ты увлекалась поэзией, писала стихи, Виктор — тоже. Может, прочитаешь стихотворение?

—  Нет. У меня сейчас настолько внутри… вакуум. Меня сначала трясло от новости, что Виктор выходит. Потом, видимо, от того, что столько пережито, вдруг воцарилась внутри такая вот звенящая тишина. Как в лесу. В этой тишине можно плавать.

— Что для тебя любовь до этой трагедии и что для тебя любовь сейчас?

— Не думаю, что есть какая-то разница. Но, может быть, за эти годы она стала более глубокой и осознанной, ведь это уже другой уровень: помимо того, что Виктор — мой любимый человек, он еще друг.

— То есть любовь тогда и сейчас — одна?

— Да, может, только мы были больше романтиками, но в любом случае чувства никуда не ушли. Они, может, трансформировались, потому что если это настоящее, оно может только видоизменяться и стать глубже, но не уйти. А если оно ненастоящее — оно уходит, да.

РИА «Новости»

— Сейчас наверняка вы разговариваете, и ты, и он опять через себя все пропускаете. Может, Виктор более откровенно рассказывает о тяготах тюремной жизни? Или он жалеет тебя?

— На самом деле, мы на эту тему никогда не говорили, достаточно было такого «визуального» общения, чтобы все понимать. И психологического чутья внутреннего. Мы всегда боялись ему причинить боль, а он — нам. Я не говорила, если болею, о каких-то своих проблемах. И у него такой же был подход — не жаловаться.

За 14 с половиной лет он пожаловался на здоровье всего три раза. Первый раз, когда в Таиланде заболел гнойным конъюнктивитом. Это был ужас, там глаз просто не было. Потом — в Америке, когда был ковид, его довели до того, что он сознание потерял… Я ему тогда говорила, мол, а чего ты раньше не сказал? Он отвечал: «Я не хотел тебя беспокоить». Вот тогда я подняла на уши здесь всех — МИД, посольство, потому что поняла, что иначе он там умрет.

Для меня самое страшное было, когда я теряла с ним связь. У нас ведь было всего два звонка в неделю по 14 минут. Даже по 12, скажем так. Но у него всегда настрой был позитивный, он не только не грузил нас своим проблемами, наоборот, подбадривал.

Рассказывал, например, так: «Сегодня солнце, занимался йогой, потом учил один из языков, затем у меня были занятия русским языком с заключенными, с теми, кто захотел учиться, после я читал, потом была медитация. И ты знаешь, мне не хватило времени сегодня — надо было еще поспать немножко».

— Но мы же понимаем, что когда он клал трубку …

— Безусловно. Я просто о том, что надо беречь друг друга.

— Впереди Новый год. Наверняка вся семья соберется…

— Не вся уже, к сожалению… Но да. И еще остались самые верные друзья, да. Они пишут, я отвечаю, что мы, конечно, будем рады. У нас в планах поехать в Санкт-Петербург, я оттуда родом. Виктор очень полюбил этот город, отношения у нас там начались. Вообще, я считаю, это лучший город. Не потому что я там родилась — просто он очень красивый.

— Все это время ты была такая — «большая, смелая, сильная», а с другой стороны — ты же маленькая, как все мы, женщины. Вспомни ощущения первых часов, когда ты увидела Виктора, ты в этот момент почувствовала себя снова маленькой?

— Нет, пока ничего не почувствовала. За эти годы научилась быть очень жесткой. Ужасная вещь, на самом деле. Потому что привыкла, что я одна. Стою вот одна, как солдат с ружьем, никого близко не подпущу. Не дай бог опять причинят моральную травму или гадость какую-то сделают. Просто не подпущу.

РИА «Новости»

Поэтому сейчас телефон его у меня, все звонки и контакты — только через меня. Не надо его ранить! Столько лет в изоляции — надо понимать, что у него сохранилась романтическая наивность…

Он говорит сейчас, например: «Я иду по магазину и хочу обнимать всех, каждого хочу обнять». И эта его открытость и ранимость, в том числе желание добра всем, боюсь, как бы не принесла ему проблем и страданий. У нас людей злых много тоже, к сожалению.

— Я уверена, ты никого не подпустишь.

— Можно не сомневаться.

— Ты сказала, его здоровье испортилось…

— Слушайте, конечно, не на курорте был. Не будем сравнивать системы, но уверяю вас, я там была. Я была в тайской тюрьме. Скажу так: практически сидела вместе с ним. Я была два с половиной года в Таиланде в той тюрьме, ходила везде. Была в США, была в Нью-Йорке, видела, что это такое.

— В США над тобой издевались тюремщики? Морально как-то? А над Виктором?

— Скажем так. Везде — люди, везде присутствует человеческий фактор. Мерзавец везде будет мерзавцем. Было по-разному. Но мое впечатление такое: самое мерзкое и страшное в Америке — женщины-надзиратели. Вот гаже и подлее нет.

Они как раз издевались, да. Черные афроамериканки, женщины латинского происхождения, белых я не видела, честно говоря. В основном это дамы с большим «торсом» такие.

— Как в кино показывают? Как они издевались?

— Это ужасно просто. Проводили предвзятый обыск. То есть если американки просто проходили через рамку металлоискателя, то меня специально обыскивали особенно тщательно: брюки надо снять и так далее. А что, я чем-то отличаюсь? Для них, видимо, да.

Маму, например, заставили белье снять и нательный крестик, потом заставили покупать какие-то другие вещи, сочли, что недопустимо в нашей одежде. Нужно было футболку другого цвета купить. А вот со стороны мужчин — вообще никаких проблем.

К Виктору, как он говорил, с уважением относились всегда. Там в охране люди, которые прошли Афганистан… И они прекрасно понимают, что это такое. Телевизор они не смотрят, понимают, что на CNN врут. Не было преследования по национальному признаку, его там никто не унижал, не оскорблял.

РИА «Новости»

Он поначалу там многих шокировал. Пел песни и занимался йогой. А йога бывает активная, бывает медитативная, когда человек кричит, смеется, плачет. В качестве эмоциональной разрядки. Все сначала ходили и смотрели на него, как на зверя, — мол, какой-то чокнутый русский песни поет, орет, плачет, смеется, в какой-то позе странной стоит. В общем, вся тюрьма удивлялась. А потом, Виктор говорит, настолько привыкли, что хоть на ушах в камере стой. Никто внимания не обращал.

Потом к нему очередь была, когда многие поняли, что эти его песни и медитации помогают держаться. Когда всем стало понятно, что тем самым он сохраняет крепость духа, здравый смысл в голове, чтобы с ума не сойти от того срока, который ему назначили. Ведь получалось, что он там навсегда. И он стал неким «тюремным гуру».

— Когда вы ездили к нему в США, страха не было, что за вами следят?

— Да это ради бога! Я этого «наелась» и знала, конечно, в Нью-Йорке видела «хвост». Зато знала также, что со мной ничего не случится, я могу болтаться ночью по Нью-Йорку, меня никто не тронет.

— Сколько лет вы с Виктором со дня знакомства?

— Свадьба у нас состоялась в 1991 году. Знакомы мы были год на тот момент.

— Если представить теоретически, что ты могла бы вернуться назад в момент вашего знакомства и сделать иной выбор, всю эту боль не испытывать…

— Я не вижу другой судьбы. Такая мне дана, я прохожу ее вместе с Виктором, рядом. Не вижу смысла что-то менять.

Брат Виктора Бута Сергей и мать на пресс-конференции Аллы Бут, 2010 год/РИА «Новости»

Единственное, я пришла к выводу, что нужно верить своей интуиции. Бывают такие тончайшие приходы на уровне ощущений, а наш мозг их отвергает. Надо прислушиваться, ловить, осознавать голос интуиции.

Тогда, накануне отъезда Виктора в Бангкок, у меня было ощущение, что больше его не увижу. Вот появилось такое ощущение, хотя раньше никогда не возникало. Будто иголкой укололи, а я отмахнулась. Потом уже вспомнила, что было это ощущение.

— Я уверена: теперь все будет хорошо. Твоя история, думаю, многим поможет поверить, что любовь все-таки есть. Не каждый умеет любить, но любовь есть.

Полную версию разговора с Аллой Бут смотрите на телеканале «360», в 19:00 16 декабря.