Военные подковы для штатского скакуна. История мобилизации одного автомобиля

Для нынешних многочисленных владельцев джипов, кроссоверов и даже обычных легковушек это прозвучало, мягко говоря, настораживающе. Во всяком случае, если судить по паническим постам в Facebook. Общий тон приблизительно такой: «Держите карман шире! Черта-с-два вы получите моего коня! А на чем я буду спасать мою семью в случае войны!»

Не учитывают того, что при этих обстоятельствах никто не сумеет заправить своего коня без разрешения. Получить же его большинству людей будет просто невозможно. А для науки другим поставят к стенке пару сотен саботажников и дело с концом. Пора-то военная! А там ведь суд скорый…

И вот тут на меня нахлынули те самые личные воспоминания о личном транспорте. Я ведь человек не настолько молодой, чтобы не помнить времен, когда нынешних юных «наездников» еще не было на свете. Да и их относительно молодые родители тоже вряд ли могут вспомнить что-то с этим связанное.

А я вот могу. Бог дал!

Было мне тогда лет девять, наверное. Мы втроем — отец, дед и я — сидели за традиционном «мужским» столом, и я, гордый тем, что допущен до него, внимал их спокойному и рассудительному разговору. Оба старших мужчин в нашей семье были кадровыми военными, и им всегда было о чем поговорить. Я же был свято убежден, что и меня дожидаются офицерские погоны, тем более что один из покойных прадедов тоже служил офицером еще в Первую мировую.

Отец достал из-за клапана военного френча свернутую вчетверо бумагу и сообщил почти равнодушным тоном, что его «Москвич-407» поставили на учет в райвоенкомате как возможный объект реквизирования на случай войны — для интендантских нужд армии. Либо для обеспечения связи командования с передовыми частями. Так и сказал.

Я был чрезвычайно польщен этой новостью. Еще бы! Мы тут «все» не только, оказывается, люди военные, но еще и наш семейный железный конь тоже может быть мобилизован во имя победы!

Дед отреагировал как-то очень просто. Отпив глоток чая и причмокнув от удовольствия, вдруг вспомнил, что когда-то давно казаки убывали на долгую службу верхом на собственных лошадях. А те стада, которые оставались на хуторах и в станицах, могли быть реквизированы действующей армии по мере необходимости. Взамен власти обязаны были дать расписки, которые потом, по окончании войны, были основанием для восполнения потерь. Но практики возврата реквизированных коней он не припомнил, так как это правило появилось лишь в Первую мировую войну, окончившуюся для России совсем не так, как ожидалось. Советская власть этих расписок не признавала, а особенно настойчивые могли поплатиться и жизнью.

Это меня, ребенка, потрясло. Как же так, думал я, ведь отдали своих коней, а в ответ не получили и благодарности. Даже пулю могли схлопотать!

Но дед вдруг продолжил.

Оказывается, в мае 1941 года ему, с отличием окончившему сначала Общевойсковую академию имени Фрунзе, а затем и Академию Генерального штаба, командование подарило в личное пользование черный, лаковый автомобиль марки «Эмка» (ГАЗ М-1 — прим. ред.). Беда была в том, что управлять машиной он не умел. Конь, тачанка, пулемет — другое дело. А тут ведь машина!

Хорошим водителем был его лихой ординарец Миша, который до призыва в РККА жил в Херсоне и работал водителем в порту. Дед рассказывал тайком, что детство Миша провел в тюрьме для малолеток.

Ординарец страшно обрадовался неожиданному семейному приобретению (а он ведь был почти на правах члена нашей семьи) и немедленно поехал регистрировать новенькую «Эмку» в отделе дорожной милиции. Машину тут же поставили на военный «мобилизационный» учет и даже предупредили, что продавать ее без разрешения военкома запрещено строго-настрого. Право приобретения подержанной машины такого класса имели только военные ведомства. Если бы они отказались письменно, то машину можно было продать любому человеку. Но об этом надлежало сразу поставить в известность райвоенкомат. Ведь ее «мобилизационные» обязанности оставались прежними.

Деду все это было безразлично. Он приказал поставить автомобиль у нас во дворе и забыть о нем раз и навсегда. А тут через месяц с небольшим грянула война. Дед уже на следующий день убыл в действующую армию, куда-то в сторону Смоленска. Мама помнит, как они с бабушкой провожали его на Белорусском вокзале. Это был еще не военный эшелон, а обычный «дачный» поезд, заполненный бойцами и командирами. Они шумели, балагурили, храбрились, горланили лихие песни… Словом, ехали на короткую, победоносную войну.

Бабушка спросила деда, что делать с «Эмкой», вспомнив о ней в последний момент. Дед что-то ответил, но бабушка не расслышала за шумом толпы. Тогда его «перевел» хитрющий Миша — «Берегите ласточку! Вернемся — покатаемся! Полковник приказал!»

Он наврал, этот веселый херсонский пройдоха. Дед просил позвонить военкому и отдать машину в соответствии с мобилизационным предписанием. Но «Эмка» так и осталась стоять во дворе, у подъезда.

В октябре 41-го года дед вернулся домой на двое суток, чтобы отправить бабушку и мою будущую маму, а ей было всего 12 лет, на Урал в эвакуацию. Там, в Нижнем Тагиле, жила его родня. Сам же вместе с ординарцем Мишей забрали «Эмку» и на ней вернулся в штаб фронта. Мобилизационное удостоверение нашего железного скакуна сработало по-военному.

Дед и его Миша на этом покалеченном, прострелянном в десятке местах автомобиле промчались почти по всем ухабистым дорогам войны — от Москвы до Варшавы, то есть до ранения деда и его отзыва обратно в академию имени Фрунзе на преподавательскую работу. Миша, к слову, дошел до самого логова — до Берлина, и вернулся оттуда «верхом» на гестаповском Horch. Он так и сказал деду уже дома: «Гестаповский выродок», а бегает как буденовец! Тоже, гад, мобилизованный».

Оказалось, что наша «Эмка» побывала с дедом и с Мишей во всех крупных сражениях. Мама потом вспоминала, как они с бабушкой прямо из эвакуации, в 43-м году, получили разрешение навестить деда в штабе 2-го Белорусского фронта, в котором он возглавлял первый оперативный отдел. Готовилось наступление на Курской дуге. А они, женщина и девочка, были встречены Мишей на этой нашей «Эмке» на разбомбленной станции где-то вблизи Орла.

По дороге в штаб неожиданно угодили в колонну немецких танков. Их бы раздавили, как скорлупу ореха, но, во-первых, немцы не знали, кому принадлежит машина, а во-вторых, им была интересна русская автомодель, которую они еще толком не видели. Миша, прижимаемый одним из «тигров» сзади и запертый другим танком спереди, плелся в дымной колонне с семьей своего командира километров восемь, никак не меньше. Немцы вылезали из люков по пояс и неприличными жестами дразнили бабушку, даму очень привлекательную. В какой-то момент Миша сумел выскочить на грунтовую дорогу и понестись на нашем мобилизованном автомобиле в сторону перелеска. Вслед ухнул снаряд. Осколок пробил бензонасос, но машина уцелела.

Уже в лесу многоопытный шофер и неуемный хохмач Миша поставил моей будущей маме на колени канистру с бензином, вывел оттуда трубку прямо в карбюратор «Эмки», под капот. Так они и домчались до штаба фронта. Он все время покрикивал на мою маму: «Держи, Алена, канистру выше, а то бензин не туда потечет! Чему вас, малолеток, только в школе учат!»

«Эмку» угнали в августе 1944 года под Варшавой, вблизи Воломина. Виноват был все тот же ординарец Миша. Поехал заправлять автомобиль во время затишья, «заглянул» в чудом уцелевшую дорожную харчевню за «рюмкой-другой польского чайку» (это он так объяснял деду потом), да засиделся. Вышел на крыльцо, потягиваясь, а «Эмки» как не бывало, причем уже с полным баком. Он потом вспомнил, что приметил двух пьяненьких лейтенантов-летчиков, которые косо поглядывали на машину сквозь пыльное окошко харчевни. Они, «эти летехи», дескать, во второй раз и «мобилизовали» штатский дедов транспорт, еще довоенный. «Подковали нашего штатского скакуна!» Это Миша так говорил.

Нашли несчастную «Эмку» недельки через две в грязном кювете. С нее к тому времени содрали «подковы», то есть стащили всю резину, вывинтили рулевое колесо, сняли аккумулятор и зачем-то переколотили стекла. Дед махнул на это рукой — не до ремонта было. Шло наступление на Варшаву. Ему уже к тому времени дали какой-то открытый американский вездеход, он даже не запомнил марки. А Миша долго еще горевал, все порываясь вернуться к тому злосчастному кювету.

Деда давно нет, как и бабушки, мамы, папы и нашего Миши, душевного херсонского дядьки, и даже тех немцев-танкистов, что подурачились на Курской дуге. Осталось только печальное воспоминание о мобилизованной войной и самим дедом штатской машине, на которой ни он, ни его семья не проехали и сотни мирных метров. Зато как она летала от бою к бою!

Мне до сих пор ее жаль. Как вижу «Эмку» в каком-нибудь кино или на выставке, сразу нашу вспоминаю, семейную, военную.

Пойду свой японский кроссовер питерской сборки поставлю-ка, пожалуй, на мобилизационный учет. А вдруг армии пригодится? Или поберечь?

Андрей Бинев, журналист, аналитик