07 декабря 2018, 14:43

Рубеж ужаса. Тридцать лет назад Армению постигла черная беда, унесшая 25 тысяч жизней

Читать 360tv в

Эта дата, 7 декабря 1988 года, навсегда врезалась в память не только многострадальной Армении, но и всего мира, когда стало известно, что в 11 часов 41 минуту по местному времени на северо-западе республики произошло беспрецедентное землетрясение: до 10 баллов по двенадцатибалльной шкале МСК-64, принятой в Европе еще в 1964 году, — и относящееся к разряду уничтожающих.

Хотя в этой части страны впору говорить о том, что это не просто уничтожение, а так называемая сильная катастрофа, которая свойственна высшему значению по упомянутой шкале. Современная международная классификация этого землетрясения определяется катастрофической магнитудой 6,8-7,2. Оно получило название «Спитакское», или еще его иногда называют «Ленинаканским». Ударная волна дважды обошла земной шар и была зарегистрирована в лабораториях четырех континентов: Азии, Европы, Америки и Австралии.

Реклама

Первой реакцией военных в США, Великобритании и Норвегии был испуг, что где-то на юго-востоке Европы, в советском Закавказье, произошел атомный взрыв огромной мощности. Но мир тут же облетела информация, что это не рукотворное явление, а колоссальный удар подземной стихии, который ощутили весь Кавказ и Черноморье.

В этот день Михаил Горбачев, возглавлявший тогда страну, находился с официальным визитом в США. Именно к нему сначала обратились с недоуменным вопросом, что у вас там стряслось, что это за мощные колебания почвы и импульсные скачки давления в атмосфере. Но он лишь обратился за гуманитарной помощью и тут же прервал визит. Нужно было срочно лететь в Армению, охваченную горем.

По официальным данным, погибло более 25 тысяч человек, но некоторые утверждают, что количество жертв превышает 150 тысяч. Мощный удар пришелся по территории, населенной одним миллионом человек. Точно известно, что 19 тысяч из числа выживших стали пожизненно инвалидами, более полумиллиона лишились крова. Более трехсот поселений были полностью или частично разрушены, с лица земли стерты город Спитак и 58 сел вокруг него, наполовину разрушен Ленинакан (ныне — Гюмри), Степанаван, Кировакан (ныне — Ванадзор). Спитак был уничтожен менее чем за полминуты. В серой взвеси пыли лежали груды камней и тонны искореженного металла, курились удушливым дымом вдруг вспыхнувшие то там, то здесь пожары. Города больше не было.

Около 40% промышленных предприятий Армении были выведены из строя, вскоре была остановлена работа Армянской АЭС. Один из ее энергоблоков так и не был запущен, лишь в 1995 году начал работать второй блок.

Первыми спасателями стали солдаты, пограничники и милиционеры, служившие на территории Армении. Из Москвы вылетели самолеты с сотней врачей, включая специалистов военно-полевой хирургии во главе с тогдашним министром здравоохранения СССР академиком Евгением Чазовым. По всей стране срочно собирались и переправлялись в зону катастрофы медицинская техника, лекарства, перевязочные средства, палатки и теплые вещи. Люди приходили в сборные пункты и отдавали все, что могли, почти снимая с себя, потому что отчетливо понимали — в разрушенной мощным ударом республике остались без крова, без одежды, без денег сотни тысяч людей, многие из которых в первые же минуты потеряли семьи, детей, родителей.

Помощь уже через день полетела из Югославии (тогда еще существовала такая страна). Один из бортов со специалистами и собранными вещами потерпел катастрофу. Разбился и советский военно-транспортный борт (Ил-76), который вылетел из Азербайджана (официально он числился за полком, расквартированном в Литве).

10 декабря в стране объявили траур.

В восстановлении разрушенной огромной части республики приняли участие около пятидесяти тысяч строителей, но с крушением СССР работы приостановили. В дело, правда, вскоре включились почти все страны Западной и Восточной Европы, Израиль, Ливан и США. Значительные средства выделили армянские диаспоры по всему миру. Известно даже, что преступный клан в Москве собрал свой «общак» и переправил в Ереван для помощи выжившим. С большой наличностью вылетели три «авторитета». Эта информация прошла по деликатным оперативным каналам МУРа. Было принято решение не мешать им и не досматривать при посадке на самолет.

Ровно тридцать лет назад в этот день в зоне катастрофы уже не было просто соседей, коллег, начальства и подчиненных — действовал один измученный горем гигантский организм, называемый человеколюбием и отмеченный беспримерным мужеством. Как бы высокопарно это ни звучало, уверяю, это не имеет ни малейшего отношения к рутинной риторике о единстве и братстве народов. Это не слова, а тяжелое дело.

Я припоминаю этот холодный день и все последовавшие за ним. Я тогда был офицером в оперативной системе МВД СССР. Мы бросились к начальству с предложением срочно вылететь в те места, в которых бывали раньше в командировках и где нас всегда со свойственным кавказцам в те годы гостеприимством встречали коллеги. При мысли, что многих из них или их семей уже нет в живых либо они нуждаются в помощи, мы горячились, требовали борт для отправки в Ереван, а оттуда — транспорт до разрушенных Степанакерта или Ленинакана. Нас настоятельно попросили подождать, потому что в эти дни еще не могли разобраться, какие службы и специалисты и в каком количестве понадобятся. Спустя меньше недели две продолжительные командировки многочисленной группы офицеров все же состоялись, одна за другой. То, что увидели прибывшие, не поддается описанию. У взрослых мужчин, в том числе прошедших Афганистан, на глаза наворачивались слезы, сжимались кулаки. Но тут, в отличие от боевой обстановки, врага не было. От этого становилось даже горше, потому что каждый понимал, что он — беспомощная крупица перед могучей безжалостной природой, поглотившей в одночасье жизни десятков тысяч мирных людей. Многие медленно погибали, заживо погребенные под развалинами, техники не хватало, специалистов было мало, потому что не все сумели сюда добраться, да и последний серьезный опыт спасения при подобной трагедии имелся лишь в 1966-м году — после разрушительного ташкентского землетрясения.

Один из моих коллег, побывавший до этого в первых горячих точках того времени, вернулся в Москву с сединой. А ему было многим меньше сорока. Оказалось, он разгребал со спасателями один из завалов, под которым обнаружили погибшую группу детского сада с воспитательницей и нянечкой. В момент удара они занимались с детьми обычными играми, и вдруг рухнула монолитная плита потолка. Все так и остались на своих местах. А ведь этого моего коллегу дома ждали двое детей-близнецов того же возраста. Он поседел, глядя сверху, с расчищенных им же развалин, на десяток малышей и двух взрослых женщин. Рядом с ним стояли окаменевшие от горя родственники и соседи детей.

Через пять дней живых стали находить все реже и реже. Спасатели, включая местных мужчин и женщин, замирали в минуту тишины, вслушиваясь, не раздаются ли стоны или детский плач под развалинами. Вокруг горели костры, у которых грелись люди. Подвозились сухие пайки. Сложность представляла, ко всему прочему, еще и задача справиться с некоторыми добровольцами, прибывшими сюда для работы, но даже не представлявшими, что им придется увидеть и делать. Некоторые устраивали истеричные скандалы, требовали направить их в те места, которые они считали самыми важными. Но военные и милиционеры справлялись, потому что это ничем не отличалось от военного положения, имеющего схожие правила поведения и следующего своим законам. Было несколько отвратительных случаев, когда мародеров (и такие сюда прибывали под видом спасателей или родственников пропавших без вести) буквально выдирали из рук взбешенных людей, спасая от самосуда прямо на месте — на развалинах магазинов, сберкасс, частных домов и квартир.

Становилось все холоднее, зима в этих местах также сурова, как и везде, где близко горы и предгорья. От холода, голода, дефицита лекарств умирало немало пострадавших, хотя помощь искренне пытались оказать всем без исключения. Но сил и средств не хватало. Страдало и управление. К тому же толчки продолжались, и то, что сумели разгрести под вечер, утром вновь становилось грудой обледенелых камней или провалившимся еще глубже подвальным помещением. Это вспоминают очевидцы тех страшных дней. Не хватало транспорта ни для подвоза горячего питания и чистой питьевой воды, ни для эвакуации людей. Палатки в лагерях, расположенных неподалеку, были набиты усталыми, промерзшими, голодными людьми. Любой новый толчок вынуждал их выбегать и до утра в страхе не приближаться к лагерю.

Постепенно все же стал прибывать транспорт: военные машины, автомобили милиции и скорой помощи. Мобилизовали все таксомоторные и автобусные парки в республике. Однако очень плохо было и со связью. Спасатели находились в этих местах еще два месяца, не имея возможности созвониться со своими семьями, объяснить им, что живы.

В эти места прилетели многочисленные группы студентов из Москвы, Киева, Тбилиси и Ленинграда. Им юный возраст позволял без устали подниматься на промерзшие развалины и разгребать бетонные и кирпичные завалы почти голыми руками. Именно такие люди и требовались. Уже позже, с использованием опыта наблюдения за тем, что тут происходило, были составлены профессиональные отряды спасателей в системе МЧС. Но тогда нужно было просто действовать. 7 декабря 1988 года стало отчетной датой страшной трагедии. Студенты и солдаты нашли, например, под завалами погибшую в одночасье свадьбу. В момент первого мощного толчка в доме собрались молодые, их родители и гости.

Семьи, состоявшие из двадцати человек, теряли всех. В живых оставались один-два, случайно оказавшиеся вне дома во время удара. Часто это были лишь главы семейств.

Среди спасателей были профессиональные военные, которые потом говорили, что они всегда готовились к войне, но не к тому, к чему прикоснулись в Армении. Самым сложным, как оказалось, было наладить инфраструктуру, сформировать группы поддержки, организовать постоянные обогрев и питание.

Но со всем этим все же справились. Те, кто тогда был юн, молод, сейчас уже в пенсионном возрасте. Кто был стар и выжил, сегодня уже ушел к тем, кого потерял утром 7 декабря 1988 года. Потери те не восполнить, память не стереть. Это был рубеж ужаса, который люди пересекли все вместе и внезапно. Через тридцать лет в сердцах те же скорбь и восхищение мужеством спасенных и их спасителей.

Андрей Бинев, журналист, аналитик

Авторы:

Реклама

Реклама