«Летать одному в открытом космосе и скучать — неважная судьба для энергичного инженера». Воспоминания Алексея Леонова

Космонавт барабанных палочек

Мне когда-то довелось провести у него дома в Звездном Городке один очень забавный для меня вечер. Мы встречались и позже, но этот вечер, затянувшийся до очень позднего часа (чтобы не сказать — почти до раннего утра), мне запомнился навсегда.

Я попал к Алексею Архиповичу много лет назад по заданию солидной газетной редакции к такому же событию, о котором вспоминаем и сегодня. Он тогда изумил меня кажущейся легкостью своего характера, даже некоторой шаловливой юношеской дерзостью. Тогда я прочувствованно осознал разницу между понятиями «веселая дерзость» и «основательная дерзновенность». То и другое в нем уживалось с удивительной пластичностью. Лицо его ширилось в типично мужской, чуть даже циничной усмешке, а глаза смотрели строго, изучающе — дескать, достоин ли ты, поздний гость, моего душевного откровения. Но уж чаем я тебя точно угощу! Цейлонским! По заказу прямо оттуда. Как и тот его огромный какаду, который наблюдал за нами из клетки на кухне. Правда, чай он заказывал сам, а какаду ему подарили.

Впрочем, все по порядку. Сначала о том, что с ним произошло в космосе, а потом случилось уже при посадке. Об этом тогда было запрещено говорить под страхом высочайшей кары. Вообще, на все, что всегда было связано с его космической (и не только космической!) одиссеей обстоятельства накладывали строжайший гриф секретности. Он мне это объяснил одной фразой.

«Восход-2», в котором он был вторым пилотом (в звании тогда подполковника авиации), длился на два часа и две минуты дольше суток, в которые вошли чуть более 10 минут прогулки Леонова в открытом космосе, с 18 на 19 марта 1965 года. Командиром корабля был участник советско-японский войны 40-летний опытный и наиболее рассудительный из всех космонавт (у которого, кстати сказать, были проблемы с сердечной мышцей во время годовой подготовки к полету) полковник Павел Беляев. Этот полет стал последним для руководителя космической программы академика Сергея Павловича Королева.

Но началось все с того, что никак не могли сконструировать шлюзовую камеру, работа которой бы не привела к полной разгерметизации всей системы во время выхода Леонова в открытый космос и, конечно, его возвращения. Вот уж с этим повозились! Леонов рассказывал, что это не давало ему спать, и даже подскакивало давление от мысли, что такая «чепуховая проблемка лишит его возможности прогуляться у Бога в садике». Но «проблемка» решилась и корабль стартовал.

«Я — Алмаз. Человек вышел в космическое пространство», — прозвучал в высоком эфире спокойный голос командира корабля Павла Беляева. Голос действительно был так спокоен, что никому на Земле, включая самого Королева, не пришло в голову: вышедший наружу, в черную бесконечность подполковник Алексей Леонов через 16 минут сумеет вернуться назад лишь с большим трудом.

Он, по колено в собственном поту, потерял незапланированные шесть килограммов собственного веса. А все дело было в том, что после того как Леонов приветливо и даже весело помахал изумленному человечеству рукой, что приняла и передала на землю кинокамера в реальном времени, распух и так одеревенел в нижней части своего белоснежного скафандра, что не мог вместиться в выходном люке. Вышел в одном объеме, а возвращался уже в другом. Попытки зайти ногами вперед, как и было запланировано и много раз отрепетировано еще на Земле, ни к чему не привели. Ноги входили, а зад (Леонов мне это место называл другим словом, более расхожим в мужском разговоре) застрял. Леонов не стал паниковать, а вспомнил то, что когда-то ему в детстве говорили знающие его люди дома: «Куда влезет твоя шальная башка, туда пройдет и твоя беспокойная…» Словом, Алексей Архипович, вопреки всем инструкциям, развернулся шлемом вперед (он утверждал, что у него в тот момент был впереди «именно шлем, а не голова в принятом смысле этого слова») и сантиметр за сантиметром стал впихивать себя, раздутого в почти окаменевшем скафандре, в шлюзовую камеру.

Получилось. Потерял «полсамовара пота» и обнял полковника Беляева. А потом рванули к Земле. Но и тут произошло непредвиденное. Спускаемый аппарат с двумя космонавтами отклонился от предполагаемого места посадки на 368 километров. По словам Леонова, виной всему было то, что одна за другой еще в космосе стали отказывать некоторые автоматические системы приземления. Пришлось перейти на ручной режим. На 18-м витке вокруг Земли стали входить в плотные слои атмосферы, но и тут многое не заладилось: отказывал один прибор за другим, а уж об автоматике вообще пришлось забыть — все делалось двумя парами рук. Аппарат упал в тайге в глубокий снег, да еще в лютый мороз. Ближайшими населенными пунктами были Березняки, Соликамск, Усолье и дальше Пермь. От 70 до 180 километров сплошной тайги по прямому замеру, а вовсе не по дорогам, которых в тех местах никогда не было.

«Я только тогда понял, что значит на родине слово „ближайший“. Не на родине это вызывало у людей искреннее недоумение и даже ужас», — совершенно серьезно говорил мне Алексей Леонов. Их все же разыскали. Стали сбрасывать теплую одежду, так как кабина не имела системы обогрева в подобных условиях:

«Мы могли сразиться с акулами. У нас были и такие приспособления, но элементарно согреться не могли. Таких приспособлений не было. Однако в тайге, как ни всматривались, мы акул не видели. Зато морозец был славный!»

Вся сброшенная с вертолетов теплая одежда повисла на кронах деревьев, а термосы вели себя как небольшие снаряды: удар — взрыв. Я спросил Леонова, правда ли, что к ним попала целой только одна бутылка армянского коньяка. Он криво усмехнулся и ответил с достоинством, что это до сих пор является государственной тайной, так как речь идет «о стратегических возможностях доступного людям предмета». Дождались спасателей, завернувшись, как «младенцы», на целые незапланированные сутки в парашют и «стуча зубами, будто теми барабанными палочками».

Когда мы заканчивали уже очень поздним вечером тот чайный разговор, он вдруг спросил меня, могу ли я сыграть «Цыганочку» на его расстроенной гитаре, и как-то очень хитро покосился на уже упомянутого мною огромного какаду — подарок из Тихоокеанского региона.

Я самоуверенно взял гитару и стал наигрывать единственное, что умел. И тут какаду вышел из заранее открытой Леоновым клетки и стал выделывать зажигательные коленца прямо на столе под струнный перебор. Я рассмеялся, побренчал еще немного и остановился. Какаду подступил ко мне и больно клюнул сначала в руку, потом в лоб, а клюв ведь прямо железный, крупный и острый, как столярное долото.

Леонов отпил чаю и посоветовал с ленцой, чтобы я продолжал играть, а то этот «тигр освобождения Тамил-Илама заклюет до смерти, как истинный террорист». Я был вынужден принять этот совет всерьез, а первый человек, вышедший когда-то в открытый космос, смотрел на меня в этот момент очень строго. Потом он чем-то заманил попугая в клетку и милостиво отпустил меня, исклеванного, с потертыми пальцами рук, домой. По-моему, они оба знали, что такое шальная дерзость, хотя хозяин еще знал, чем это отличается от дерзновенности. Насчет какаду не уверен. Во всяком случае, он этих слов не произносил.

Андрей Бинев, журналист, аналитик