Контора глубокого бурения. На сорок четвертый день советской власти была создана ВЧК

Накануне вождь мирового пролетариата Владимир Ленин (Ульянов) написал революционеру польского происхождения, из рода мелкопоместных шляхтичей, несгибаемому большевику Феликсу Дзержинскому короткую деловую записку:

«Буржуазия идет на злейшие преступления, подкупая отбросы общества и опустившиеся элементы, спаивая их для целей погромов. Доходит дело даже до саботажа продовольственной работы, грозящего голодом миллионам людей... Необходимы экстренные меры борьбы с контрреволюционерами и саботажниками».

Но борьба с саботажниками и контрреволюционерами, а попутно и с беспризорностью оказалось не исчерпывающей задачей ВЧК. Приблизительно тогда же в Париже Франция, Англия и США приняли решение поддержать контрреволюционные силы в Советской России. Вскоре в стране вспыхнула гражданская война и началась интервенция. Так что аббревиатура «чекисты» очень быстро была усвоена населением и употребляется кем-то в нарицательном смысле, а кем-то — с нотой восхищения в голосе до сих пор. Безразличных во всяком случае нет. В этом смысле ничего не изменилось.

Первой штаб-квартирой организации стало стройное серое здание на углу Варсонофьевского переулка и улицы Большая Лубянка, на стене которого до сих пор можно увидеть мемориальную доску. Но очень скоро там стало тесно и ВЧК переехала в дом номер 2 по Большой Лубянке, в помещение бывшего страхового общества «Россия». Другой его адрес — Лубянская площадь, дом 1. Оно выглядело не совсем так, как сегодня, потому что вскоре было надстроено. В момент переезда здание заселяла более чем сотня квартиросъемщиков. Но ВЧК выдавила из него посторонних и заняла все помещение. Постепенно район Большой и Малой Лубянок и примыкающих к ним переулков стал заселяться растущей организацией, превратив эту часть Москвы в свой профессиональный анклав. Здесь, кроме профильных отделов и управлений, а также перестраивавшихся и вновь возводимых корпусов, сразу появились общежития для сотрудников, клуб, вещевой склад и гаражи. Опытные московские диггеры утверждают, что все это лишь верхушка гигантского айсберга, а сам айсберг врылся так глубоко и раскинулся в московском подземелье настолько широко, что одним только этим обширным красивейшим районом столицы не обходится. Это вполне объяснимо с точки зрения общей безопасности.

Рос и изменялся не только внешний вид организации и мест ее обитания, но и само название. Однако перечень аббревиатур до сей поры принято произносить без отрыва один от другого: ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ-ФСК-ФСБ. Каждая из них ценна хотя бы уже тем, что прямо соответствует тяжкой истории государства, внутри которого сто первый год функционирует одна из самых могущественных в мире оперативно-разведывательных организаций. Считается, что она всегда пронизывала все общество насквозь.

Критиков у нее не меньше, чем сторонников, причем как внутри страны, так и за ее пределами. Объяснение причин, по которым существуют те и другие, заняло бы сотню томов, потому что вполне могло бы претендовать на академический труд по истории России.

Насчет внешней критики, то здесь наиболее разумно было бы представить, как относятся к тому же самому спецслужбы других держав. Как минимум с неуважительным раздражением, а вообще-то, с вполне обоснованной враждебностью. Все они, несмотря в каких-то случаях на уверения в сотрудничестве между собой, по существу, являются вечными противниками, чтобы не сказать врагами. Все потому, что главным принципом любого оперативно-разведывательного подразделения является профессиональное недоверие, которое никогда не может (и не должно!) развеяться в прах. Как только это случится с одной из таких организаций, в каком бы государстве она ни существовала, ее собственная история закончится навеки. Доверяй, но проверяй — самый востребованный принцип всех разведок и контрразведок, как и сотен их сопутствующих служб.

Жизнь, как известно, это калейдоскоп явлений прошлого, настоящего и трепетных ожиданий будущего. Все переплетено так крепко, что одна лишь попытка развести волокна в собственных направлениях может занять жизнь десятков поколений и все равно не приведет к истине. Лишь к жертвам, потому что это та тайная часть истории человечества, знание которой оценивается не научными званиями, а буквально человеческой жизнью. Думаю, ни один архив не в состоянии вместить в себя все нюансы и роковые повороты, которые сопутствуют подобным службам. Один очень старый ученый и политик как-то сравнил это со знанием человеком космоса. Он тонко улыбнулся и со свойственным ему юмором сказал, что это неисчерпаемое пространство, которое столь же непостижимо, как и то, что находится у нас под ногами, в океанских глубинах и в душе новорожденного — в силу своей вечной актуальности, в которой прошлое с будущим нераздельно.

Это доказывается нашей историей даже при ее поверхностном прочтении. Хотя бы вот такой факт: отец первого председателя ВЧК Феликса Дзержинского, мелкий шляхтич и преподаватель математики, когда-то вел курс в Таганроге, в классе Антона Чехова. Еще один пример: Володя Ульянов и Александр Керенский когда-то, будучи детьми, встречали Рождество в доме Ульяновых, радостно сидя за одним праздничным столом. Повторяю, все переплетено и всякая попытка разобраться даже с обычными вещами, не говоря о крупнейшей в мире спецслужбе с более чем вековой историей, скорее всего, обречена на провал.

Хотя бы еще тот факт, что чекисты, будучи проводниками широчайших репрессий, потом сами же стали их жертвами (причем нередко из числа ближайших соратников Дзержинского), говорит сам за себя: нет прямых линий, а есть крепкое сплетение волокон, по которым судьба отправляет свои жизнеутверждающие или, напротив, смертоносные импульсы.

Когда организация стала называться КГБ, в милицейской среде ее за глаза прозвали «конторой глубокого бурения», иронизируя над аббревиатурой. Думаю, это пришло все же из криминального сообщества, по-своему признававшего компетенцию чекистов. Так или иначе, не считать, что это учреждение за 101 год своей истории научилось добираться до глубин многих явлений в высшей степени эффективно, по крайней мере было бы неразумно.

Андрей Бинев, журналист, аналитик