"Ребенок, похищенный с целью сексуального насилия, редко проживает больше 3,5 часов"

В Международный день пропавших детей, который отмечается 25 мая, "360 Подмосковье" пообщался с председателем поискового отряда "Лиза Алерт" Григорием Сергеевым. О том, как работает поисково-спасательные отряды, как можно помочь в поисках и что делать, если несчастье случилось с близкими, читайте в первой части беседы.

– Не могли бы вы рассказать о методах работы? Насколько мне известно, структура у вас жесткая, особенно в критические моменты.

– У нас добровольно-поисковый отряд, в котором люди тратят столько времени, сколько могут. Чтобы было понятно, расскажу подробнее, как у нас все организовано. Есть председатель поискового отряда, есть старший по направлениям (направление - это то, чем занимается поисковый отряд). Например, в ходе поисков задействуется радиосвязь, поэтому у нас есть такое направление. Каждым поиском заведует координатор, поэтому существует направление координации и так далее.

Непосредственно во время поискового мероприятия структура получается жесткая. Поиском управляет координатор, который целиком отвечает за этот поиск и принимает решения. Координатор находится в штабе поиска, ему помогает информационный координатор, который находится около компьютера и телефона и за пределами поисковой зоны. Информационный координатор занимается теми задачами, которые ставит ему координатор поиска. Есть у нас и шаблонные задачи: необходимо прозванивать огромное количество больниц и других учреждений, в которые мог попасть пропавший человек..

Есть старшие группы, состоящие из подготовленных людей, которые могут провести абсолютных новичков по природной среде или при поиске в городе и сделать их эффективными. Эти люди объясняют, как работать, где работать и так далее. На них держится весь отряд и вся структура.

"Лиза Алерт" в программе "Герои 360". Смотреть >>

– Насколько в России развита поисково-спасательная деятельность?

– Существует всего два направления, по которым может развиваться поисково-спасательная деятельность. Первое направление предполагает закрытую структуру профессиональных спасателей, когда совершенствование методов происходит внутри этой  структуры. Второе направление предполагает вовлечение большого количества людей и организации поиска при их участии. Но здесь же есть и "компактные" поиски высокопрофессиональными людьми, членами отряда. Мы развиваемся по второму пути, так как при участии граждан, готовых помочь,  эффективность поисков значительно возрастает. Достаточно сказать, что не менее 30% пропавших детей мы находим при помощи расклеенных ориентировок, свидетельств простых граждан, которые увидели распечатку и захотели помочь. Это те самые ориентировки, которые вы, может быть, видели на улице. 

– Согласно официальным данным, в России ежегодно пропадают до 55 тысяч несовершеннолетних. 

– Это показатель, по которому совершенно невозможно дать нормальную статистику. Существуют некие официальные 20 тысяч, в какие-то годы – 15 тысяч. Есть статистика других стран. Например, в Германии - 80 тысяч, или США, когда они в некоторые годы показывают по 800 тысяч пропавших. Вопрос в том, как считать и насколько точен подсчет, насколько принципиально, чтобы каждый пострадавший ребенок попал в статистику. Чем больше таких детей попадает в статистику и на них обращает внимание государство и его системы поиска и розыска, тем больше шансов у этих детей. Можно сказать, что поиск -  это нормальная услуга для человека, который платит налоги стране. Когда он или его ребенок пропадает в лесу или в городе, он же должен рассчитывать на защиту и помощь? У нас это не всегда так. 

– Почему так происходит?

– Просто проблему не видно. Она тает в море других проблем. Вроде мы все готовы на многое ради детей, но не готовы решать вопросы системно, принимать смелые решения, менять структуру, которая помогла бы и самому поиску. Все имеющиеся инструменты поиска, которые применяют государственные органы, – в большинстве своем, мягко говоря, несовременны. Как только где-то наблюдается прорыв, то вы о нем слышите во всех новостях. И он частенько больше в новостях, чем в реальности.

Самое главное, что нельзя никаким образом изменить или оценить то, что находится внутри каждого человека: воспитание, информация из телевизора и других источников, собственная мотивация. Почему доброволец поискового отряда "Лиза Алерт" готов вести поиск, сутками не покидая поисковой зоны, спать два часа в машине и продолжать? И почему сложно добиться таких трудозатрат от государственных служб? У нас нет денег, но абсолютно понятная мотивация: мы хотим найти. Мы не считаем себя какими-то уникальными. Мы видим, сколько таких случаев происходит и что подобное может случится с каждым. Мама, отвернувшись в магазине на секунду, может, повернувшись обратно, не увидеть своего ребенка.

Мы знаем, сколько страшных историй с утонувшими детьми. Впереди летний сезон отпусков – это все очень серьезно. Эти беспечные прогулки за грибами, как будто лес - безопасная среда. В лесах Московского региона, по моим оценкам, гибнут больше сотни человек в год. И это в Московском регионе, где, казалось бы, деревня на деревне, как многие думают. Человеку не так много места надо, чтобы заблудиться.

Наш отряд с этого и начался. История Лизы Фомкиной из Орехово-Зуевского района. И пятилетнюю девочку мы нашли поздно, мы нашли ее погибшей. Именно тогда стало понятно, как все происходит, как это отличается от того, что рассказывают в новостях и показывают по телеку.

– Как начиналась ваша работа в поисковом направлении?

– Когда я ехал на свой первый поиск, я был уверен, что там будет гигантское количество всех этих служб. Иногда даже было много, но дело не в этом. Дело в хаотичности действий, а все свидетельства и самого ребенка нашли добровольцы. Причем тогда никто не понимал, что и как делать. Системы никакой не было. Это сейчас я могу сказать, что мы за без малого 5 лет разработали методики поиска в городе, в природной среде, учитывая разные характеристики, разные возраста. Под детей, которые убегают из дома, под детей, которые потерялись сами, под детей с какими-то психическими заболеваниями.

Интересно, что многие полицейские не считают поиск детей, которые сами убежали (мы их называем "бегунками"), своей задачей. Потому что "сам ушел". А на деле ребенок, находясь вне дома, подвергается гигантскому количеству опасностей, и все его потребности (еда, вода, кров) в любом случае должны выполняться хоть в какой-то мере. Все это он может получить либо криминальным путем, либо подвергая себя безумным рискам, поэтому бегунков надо искать. На памяти нашего отряда много и трагических историй, когда не успевали. Тут надо понимать, что эта проблема тоже системная: если мы нашли ребенка и вернули, никакой службы психологической поддержки семьи в принципе не существует. Да, существует много телефонов: телефон доверия для тех, для этих. Но мне кажется, что в три часа ночи в воскресенье, когда пьяный папа, проснувшись или вернувшись откуда-то там, ударил, ребенку звонить некуда. И самое главное, что эта служба должна работать не только непосредственно с ребенком, но и  со всей семьей, устраняя проблему. Тогда есть шанс, что ребенок вернется домой, и не будет повторных случаев. А сейчас у нас бывают поиски, когда ребенок убегал по 8-10 раз, потому что проблема не устранена. И с каждым разом он становится все менее и менее вовлеченным в обычную жизнь социума. Если его судьба будет развиваться в этом ключе, то продолжительность жизни явно уменьшится.

Все эти истории непрозрачные, их не наблюдают и ими не занимаются. Намного проще говорить о наглядной проблеме: есть куча печальных историй, с больными детьми, еще с чем-то, а тут вроде как и не проблема вовсе. На деле все очень серьезно.

Кроме того, существует серьезная проблема с профилактикой похищений. Я имею в виду не случаи семейных похищений, когда мама с папой делят ребенка. В таких ситуациях мы стараемся всеми силами не участвовать и не быть инструментами на одной из сторон. Я имею в виду криминальные истории – маньяк какой-нибудь или что-нибудь в этом духе. У нас есть иностранная статистика, российской статистики нет. По иностранной статистике, продолжительность жизни детей редко превышает 3,5 часа, если ребенок похищен с целью сексуального насилия. Для понимания, в России за это время редко родитель дернется и подаст в полицию заявление. 

 – Почему же так происходит? Безумие какое-то!

– Это не безумие, это ментальность. Неудобно: а что про меня подумают? А вдруг он у друга? И вот эти мысли о семье, социальном статусе, о том, как будут смотреть соседи, часто у родителей перевешивают цену жизни собственного ребенка. Решение о жизни собственного ребенка надо принимать прямо сейчас, но то, что лежит на другой чаше весов, многих пугает. На мой взгляд, тоже безумие, но… Однако это так. Нередки случаи неприятия заявлений. 

"Единственная возможность давления на похитителя – через СМИ, соцсети, ориентировки на улицах". Вторая часть интервью с Григорием Сергеевым. Читать далее>>